Нравы французского дворянства в XVII веке представляли собой смесь дерзости и галантности, и в этом смысле французские дворяне XVII века были наиболее достойны своего яркого воплощения — Д'Артаньяна. Идеальный дворянин был человеком несколько легкомысленным, блестящим, подвижным и неутомимым, который, по словам Сент-Бёва, «исправлял все свои ошибки ударом шпаги или острым словом». Опасение запятнать свою честь или честь своего дома было сильнее страха смерти. «Жизнь дворянина неотделима от его чести»,— говорил Ришелье. И потому однажды Бассомпьер из чистой бравады проехал 120 шагов под огнем неприятеля. Одна пуля пробила седло, другая — плащ. «Я был уверен, что меня убьют, но все же не уклонился от пуль»,— вспоминал он впоследствии. Что же касается женишн. то они не только восхищались безграничной храбростью мужчин, но и сами проявляли воинственные «замашки». Госпожа де Монтра-вель с оружием руках оспаривала у своего брата право владеть родовым замком. Госпожа Шато-Ги ковала одна со своим конюшим трех соседей-дворян и погибла в схватке. Госпожа де Боневаль, известная тем, что тушила свечу выстрелом из мушкета, вызвала мужа на дуэль и получила от него четыре добрых удара шпагой. Манеры представляли собой смесь почтительности, фамильярности и церемонности. Даже светской даме, делая реверанс, следовало выполнить его изящно и согласовать в то же время с рангом того лица, к которому он относился. Мужчины оставались в шляпе во время визитов и даже за столом. Снимали они свой головной убор, чтобы поздороваться, а затем вновь надевали его — остатки старинных обычаев, сохранившихся впоследствии только среди крестьян. За чье-нибудь здоровье пили стоя или опустившись на колено, но обязательно без шляпы и с обнаженной шпагой в руке. Граф де Гран Пре пил за здоровье своей возлюбленной из заряженного пистолета, держа палец на курке, после чего стрелял в воздух. Двое других вельмож проделывали то же самое, ио усложняли игру тем, что каждый из них пил из пистолета, который держал другой. На парадных обедах сотрапезники рассаживались в один ряд: знатнейший из присутствующих занимал место на почетном конце стола и не имел соседей с правой стороны. По его левую руку садился следующий по знатности гость, и так далее до противоположного конца стала. Хозяин дома занимал место в зависимости от своего титула и положения. В письмах слова «сударь» и «сударыня» были единственным принятым обращением, однако существовало много оттенков в манере писать их — отдельно или верху листа, или же в строчку. Все зависело от знатности того лица, к которому обращались. К слову «сударь» светские люди никогда не прибавляли ни титула, ни звания. В переписке членов семьи ничто не указывало на родство. Муж и жена называли друг друга «сударь» и «сударыня», сын писал отцу «сударь», и тот отвечал ему так же. Если обращение «ты» иногда и попадается в письмах, то исключительно шутки ради. Говорить друг другу «ты» позволяли себе только лица равного положения. Вельможи говорили «ты» прислуге, а король выделял обращением на «ты» своих фаворитов. Очень распространены были поцелуи. Они служили не только обычным приветствием, но вместе с объятиями заменяли собой поздравления, выражение благодарности и дружеские излияния. Согласно этикету того времени, господствовавшим представлениям о норме поведения, учтивость и выражение чувств принимали несколько преувеличенные формы. Однако, невзирая на всю сложность этикета и церемонность манер, придворные нравы мало чем отличались от общих нравов эпохи. Однажды Людовик XIV стал бросать в придворных дам хлебными шариками и милостиво разрешил отвечать ему тем же. От шариков перешли к яблокам и апельсинам, и когда одной из дам король сделал больно, та вылила на него содержимое салатника. Руководство хорошего тона 1640 года рекомендовало мыть руки каждый день, а лицо — почти так же часто, а руководство 1673 года — советовало придворным «держать в чистоте волосы, глаза, зубы, руки, и даже ноги, особенно летом, чтобы не вызвать тошноты у своих собеседников». |